Лето 2020-го должно было стать для Анжелики Тиманиной олимпийским, но форс-мажор в виде пандемии COVID-19 внёс коррективы. Впрочем, особенным этот год всё же стал: бывшая синхронистка отобралась в национальную сборную по сёрфингу в статусе сильнейшей в стране. В интервью RT 11-кратная чемпионка мира рассказала, каково быть частью команды в самом медальном виде спорта, назвала Татьяну Покровскую гением и призналась, что сёрфинг — это всего лишь хобби.
— Я очень долго завоёвывала её уважение… — мы сидим с Анжеликой в одном из московских кафе (интервью записывалось в марте. — RT) и разговариваем о синхронном плавании, которое она оставила несколько лет назад, и феномене Татьяны Покровской, возглавляющей сборную России вот уже 22 года. — Наверное, Татьяна Николаевна оставила в моей жизни самое яркое впечатление как личность. Она очень сильная, очень интересная. Если абстрагироваться от спорта, я ей действительно восхищаюсь.
— А если не абстрагироваться? Ненавидели?
— Нет. Никогда такого не было. Мы все очень хотели выиграть Олимпиаду, поэтому после Игр в Пекине, когда из команды ушли почти все сильнейшие, и попали в сборную. Я, Алла Шишкина, Даша Коробова, Саша Пацкевич. Мы никогда не были лидерами на юниорском уровне, зато у нас цель и желание стояли выше всего остального. Не было никаких проблем с дисциплиной, с послушанием. Мы готовы были терпеть что угодно. Думаю, Покровская потому и поверила, что мы сможем соответствовать её требованиям. Я вообще считаю, что она гений. Татьяна Николаевна — именно тот человек, с которым я с удовольствием общалась бы всю свою жизнь, правда. Мне, как женщине, она очень импонирует.
— Мне иногда казалось, что все вы, кто по первому году стоит в группе, для Покровской не столько отдельные личности, сколько некие обезличенные рабочие единицы: девочка, которая стоит там, девочка, которая стоит здесь.
— Понимаю, о чём вы. Но действительно считаю, что внимание и уважение тренера нужно заслужить. Лично я уважение Татьяны Николаевны завоёвывала долгие годы.
— В чём это проявлялось?
— В том, что тренер начинает тебя слушать. Ты можешь подойти и начать вести какую-то дискуссию.
— А до этого всё строится по принципу «Закрой рот, иди работай»?
— Ну, грубо говоря, да. Синхронное плавание на уровне сборной команды — огромный стресс и сумасшедшая нагрузка, потому что позади каждой сборницы стоит десяток девочек, претендующих на это самое место. Каждый день хочется всё бросить, и это тоже нормально, потому что у нас действительно очень сложные тренировки, одни из сложнейших в мире. Кто ещё тренируется по 10—12 часов в день?
— Да, но при этом ты можешь быть десятикратной чемпионкой мира, и тебя никто не знает в лицо.
— Это не имеет никакого значения, когда идёшь к своей мечте. Я хотела стать олимпийской чемпионкой, и мне было всё равно, через что ради этого придётся пройти.
— Почему же вы ушли в 2015-м, лишив себя 100%-ного шанса ещё на одну золотую олимпийскую медаль?
— Из-за очень серьёзной травмы — ещё до Игр в Лондоне стёрла хрящи в обеих кистях. В олимпийской группе мы с Дашей Коробовой работали платформой — выбрасывали девочку в поддержку. У меня, видимо, очень тонкие руки, и где-то за год или два до Олимпиады я повредила запястье. А нужно было любой ценой удержаться в основном составе. Это было непросто, потому что перед теми Играми в команду вернулись Ася Давыдова, Настя Ермакова, Эльвира Хасянова и для нас, молодых, оставалось три или четыре места.
Помню, мы были на сборе в Туапсе, и я не могла даже чистить зубы — любое движение кистью доставляло дикую боль. Как раз там Татьяна Николаевна мне тогда сказала: у нас чемпионат мира на носу, потом Олимпиада. Поэтому ты или терпишь, или идёшь в запас…
— И вы, естественно, решили терпеть…
— Да. Два года без бинтов в воду вообще не заходила, толкала поддержки вся перемотанная. А после того как мы выиграли Олимпиаду, Татьяна Николаевна дала мне возможность пропустить сезон, чтобы я могла вылечиться.
— Вылечиться не удалось?
— Мне предложили лечь в немецкую клинику и поменять суставы — поставить искусственный хрящ. Но врачи сразу предупредили, что разработать руки в прежнем объёме я, скорее всего, не смогу. У нас ведь специфичная нагрузка на кисти в воде, требуется очень высокая чувствительность. Поэтому от операции я отказалась — лечила кисти иголками, китайской медициной, ездила в Германию, там мне делали всяческие процедуры. Но полностью восстановить руки уже, конечно, не удалось. И я ушла. Проснулась в один день и поняла, что больше не хочу продолжать.
— За полгода до Игр?
— Помимо травмы, у нас тогда сильно осложнились отношения в команде. Думаю, одна из причин была в том, что Татьяна Николаевна видела во мне очень сильную личность. Видела, что я честно работаю, честно требую от себя, честно требую от других, поэтому начала давать мне некий карт-бланш. Могла передать мне какие-то свои полномочия, когда её не было на тренировке, например. И, конечно, никому это не понравилось. Ни старшим, ни младшим. Я же никогда не была солисткой, никогда не выступала в дуэте, просто одна спортсменка из десятка таких же. Выскочка.
Но меня при этом гораздо чаще, чем кого-либо, приглашали на какие-то мероприятия, в какие-то яркие интересные проекты. С другой стороны, я занималась собственной раскруткой специально, работала над тем, чтобы меня как-то выделяли из общей массы. Никто этого почему-то не понимал, вот и начались проблемы. Находиться в команде, где постоянно ощущалась зависть, велись какие-то непрерывные подводные игры, было настолько неприятно, что я окончательно поняла, что с синхронным плаванием пора заканчивать.
— Кого-то вы сильно осчастливили своим уходом.
— Да, Гелю Топилину. Уникальный был случай: в сборной до тех Игр Геля была всего два года и сразу после Игр-2016 завершила карьеру. Это был самый непродолжительный срок нахождения человека в команде, насколько знаю.
— Двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов как-то признался, что первой после победы была мысль, что золотая медаль не стоила тех усилий, которые он в неё вложил. Он ожидал, что случится что-то совершенно грандиозное, когда он коснётся бортика и станет олимпийским чемпионом, а ничего особенного не произошло.
— Я могу по этому поводу сказать, что утро после олимпийской победы в Лондоне было лучшим в моей жизни и одновременно самым худшим. С одной стороны, ты безумно счастлив, с другой — накатывает колоссальное опустошение, потому что ты достиг цели, к которой шёл всю сознательную жизнь… Это очень такое… сложное ощущение, с которым первое время достаточно непросто смириться. Но абсолютно точно могу сказать: это стоило всех усилий. Осознание того, что ты справился с этим многолетним процессом жёсткого преодоления себя, — это очень крутое чувство.
— Ваш вид спорта уникален в том плане, что никому даже в голову не приходит, что российская группа может проиграть. Каково это — выходить на старт Олимпиады, понимая, что ты уже без пяти минут чемпион?
— А этого никто не понимает. Мы живём, скорее, с постоянным напоминанием со стороны тренера, что всё из рук вон плохо и все соперники лучше нас. Именно на этом и делается результат, потому что реально начинаешь верить в это, видеть кучу ошибок. По-другому никак нельзя, к сожалению. Потому что иначе ты не прыгнешь выше головы. А мы прыгаем выше головы каждый раз, каждый новый сезон.
Могу больше сказать: было очень много моментов, когда Татьяна Николаевна, например, говорила, что именно мы должны сделать, и все мы понимали, что реализовать это столь же нереально, как пройти пешком по воде или полететь. Но в итоге мы начинали это делать. Так же, кстати, было с нашей самой крутой олимпийской поддержкой, где Алла Шишкина на одной руке крутила Сашу Пацкевич. Саша у нас каждую тренировку падала, на всех прогонах. Но мы вышли на старт, не помню уже, где именно — то ли на предолимпийском чемпионате мира в Шанхае, то ли на самой Олимпиаде — и эту поддержку сделали.
— Как вам удавалось контролировать вопрос веса? Иногда складывается ощущение, что у синхронисток вообще не бывает пубертата.
— С пубертатом очень сложно бороться. В юниорской сборной, когда девочкам по 17—18 лет, спортсменок взвешивают каждый день, контролируют каждые 100 грамм. Бывают, разумеется, и булки под подушкой, и сладости. Но очень быстро начинаешь понимать, что ты находишься в том виде спорта, где необходимо прежде всего иметь определённую фактуру. Все, кто стоит в группе, должны быть одинаковыми, худенькими, лёгкими. Когда вес прибавляется, ты начинаешь ниже стоять относительно уровня воды, становишься медленной, неповоротливой. У нас были спортсменки, которым за лишний вес прилетало очень серьёзно. Они ничего не ели, а представьте, каково это — с такими нагрузками ничего не есть.
— Бывало, что в воде отключались?
— Со мной такое случалось неоднократно. В частности — на Универсиаде в Казани в 2013-м, когда нам выключили музыку. Накануне я заболела, поднялась высокая температура, и выступать пришлось на таблетках. Заменить меня в команде было уже невозможно, потому что я была платформой — толкала поддержки. И тут нам выключают музыку, практически в самом конце программы. А это значит, что нужно выходить второй раз и всю комбинацию заново. Я сразу поняла, что на второй прогон меня уже точно не хватит. Ну, понятное дело — нашатырь, режим экономии…
— Очень хорошо помню тот ваш финал.
— Немножко я всё-таки не рассчитала, и в конце программы, когда была под водой вниз головой, начала понимать, что теряю сознание. Показать это было нельзя: если спортсменка «уходит» во время выступления, это сразу минус два балла. Я очень испугалась, и у меня включились какие-то жёсткие внутренние резервы.
Сразу после выступления меня увезли на «скорой», а на следующее утро был ещё один финал. Не знаю, как с этим справилась. Это, опять-таки, к вопросу о том, настолько велики у нас внутренние резервы: даже без сознания ты делаешь всё, что должен. Мы в этом плане как роботы. Разбуди ночью, сделаем любую программу, даже не включая голову — автоматом.
— От кого-то из синхронисток довелось услышать, что триумф на Олимпиаде и финансовые привилегии за победу во многом окупают…
— Ну что вы, разве четыре миллиона рублей что-то окупают? Например, мы почти все были иногородними. Жили в общежитии, в училище олимпийского резерва. Или на сборах. Купить квартиру в Москве на 4 миллиона рублей тогда было просто невозможно — никаких льгот в этом плане нам не полагалось. Поэтому в какой-то момент я просто поняла, что не хочу тратить свои нервы и здоровье ради медали, которая, собственно, у меня уже имеется. Сколько бы денег ты ни заработал в спорте, они всё равно когда-то закончатся. И что потом?
— Далеко не всем спортсменам свойственно думать о том, что с ними будет после спорта.
— Я думала об этом всегда. Изначально понимала, что в жизни должно быть что-то, помимо синхронного плавания. Поэтому и прикидывала заранее, что буду делать, когда закончу выступать. Когда ушла из спорта, у меня началась какая-то гораздо более активная публичная жизнь, социальная, светская. Я закончила курсы комментаторов в Останкино, наняла себе пиарщика, задалась целью, чтобы меня узнали в России. Чтобы я стала медийной личностью, могла бы на этом зарабатывать деньги. Это сработало. Сейчас мой основной доход — это рекламные съёмки и Instagram.
— Сняться без одежды вам предлагают часто?
— Конечно. Но у меня цель с самого начала была другой. Я хотела стать такой Машей Шараповой от синхронного плавания. Охватить люксовую сферу, люксовые бренды, такие как «Диор», «Армани». Но люксовые бренды никогда не будут работать с девочкой, которая снимается голой для обложки журнала «Плейбой».
— Почему всё-таки сёрфинг?
— Всегда хотела жить у океана. Когда мы вкалывали на тренировках, я всегда говорила, что как только закончу, уеду на острова и буду лежать на песке. У меня прямо рисовалась картинка. В какой-то степени это, видимо, момент профессиональной деформации: мы постоянно заперты в тёмной коробке бассейна, без солнца, ещё и под водой. Сёрфинг открыл для меня совершенно новый мир: свобода, океан, солнце, ты на волне, наедине с природой… И никто над тобой не стоит с палкой. Я просто поняла, что это именно то, что мне нужно. Но так как организм ещё не успел отвыкнуть от тренировок, результатов, достижений и всего, что так или иначе с этим связано, я была готова снова включиться в работу. И буквально через год выиграла российский чемпионат.
— Каким оказался ваш первый опыт взаимодействия с доской?
— Очень смешным. У меня ничего не получилось, но я очень быстро поняла, что любая синхронистка или пловчиха, которая начнёт заниматься сёрфингом, обречена на успех. Мы физически очень сильные и очень хорошо умеем грести. В сёрфинге обычно всем начинающим кричат: «Греби-греби-греби!» Мне же тренер кричал: «Не греби!» Потому что как только я начинала грести, как на тренировках, так стремительно уходила вперёд, что волна просто не могла меня догнать.
— Цель выиграть в этом виде спорта Олимпиаду вы перед собой ставите?
— С одной стороны, сёрфинг для меня всего лишь хобби, я не воспринимаю его как профессиональный спорт, не ставлю никаких глобальных целей. С другой стороны, очень хотела стать в этом году сильнейшей в России, отобраться в основу и поехать на чемпионат мира, где должен был состояться последний отбор на Олимпиаду. Ради этого я целый год целенаправленно тренировалась. Наняла себе иностранного тренера и нацеленно шла на результат.
На своем первом ЧМ в прошлом году оказалась почти случайно — ехала туда запасной. В итоге я действительно отобралась в сборную под первым номером, несмотря на то что соревновалась с теми, кто катается десять, а то и 20 лет. И если бы не коронавирус, неизвестно, как бы всё сложилось. Конечно, хотелось бы попасть на Игры — всегда мечтала побывать в Японии.
— Сёрфинг — дорогое удовольствие?
— Очень. Надо путешествовать весь год. Есть люди, которые мне помогают, поддерживают, но все путешествия я организовываю на свои деньги.
— Вы ощущаете страх в момент, когда находитесь на волне?
— Конечно. Если посмотрите на мои ноги, они все в порезах. Самая хорошая волна встаёт там, где мелко, где рифы. Но ты очень чётко понимаешь, насколько эта волна огромна. Если сделаешь неправильный шаг и упадёшь с доски, тебя прибьёт к этому рифу всей мощью воды и начнёт таскать, как по стиральной доске. Если удариться головой, это реально смертельный номер.
— А вы заядлая адреналинщица…
— Меня действительно называют одной из самых бесстрашных российских сёрферш. Думаю, это тоже у меня откуда-то из прежней жизни, из синхронного плавания. После того, что мы там прошли, уже ничего не страшно.
— Синхронное плавание хоть в каком-то виде в вашей жизни сейчас присутствует?
— Уже нет. Это было круто, я за всё благодарна тренерам, команде и ни о чём не жалею. Но вспоминать тот период жизни больше не хочу.
Елена Войцеховская RT - https://russian.rt.com
Фото - Инстаграм Анжелики Тиманиной
